Фильм Андрея Звягинцева «Левиафан» — не просто «фильм», а по-настоящему большое событие российского кинематографа, одна из крупнейших творческих удач нового века. Вызвав на родине ожесточенные споры, не утихающие даже спустя годы после премьеры, картина получила широчайшее международное признание: от награды Каннского кинофестиваля за лучший сценарий до номинации на премию Американской киноакадемии «Оскар».
Никогда не делаю монтаж под музыку. Монтаж должен быть самостоятельным. У него свой собственный ритм. Сначала — монтаж, потом — музыка. Но и после того я не меняю склейки: если сильная доля легла неудачно, я просто двигаю весь музыкальный трек чуть правее или чуть левее по таймлинии. Не помню, чтобы приходилось менять монтажные фразы или длину планов из-за музыки.
Кинокритик Максим Марков задался целью раскрыть секрет этого успеха — и решил расспросить самого режиссера обо всех нюансах создания «Левиафана». В основу беседы был положен принцип едва ли не посекундного разбора фильма с центральным, то и дело повторяющимся вопросом: почему этот кадр снят именно так, а не иначе? Почему режиссер выбрал именно такой ракурс, именно такую крупность? Контролировал ли он каждый актерский жест, каждое движение камеры — или здесь нашлось место для импровизации, а быть может — даже для случайности?.. Другими словами, что было сделано для того, чтобы буквально каждый кадр картины стал уникальным? Скажите, Андрей Петрович, как создается Настоящее Кино?..
Мало кто замечает, что сцена с Анжелой и Пашей (который при погонах, мент, сержант — и плачет!..) сообщает нам важный сигнал: человек ещё есть, понимаете?!. Что единственное спасение лежит в сердце человека. Надежда не на государство, не на этот обезличенный институт, не на формальные связи между людьми, регламентированные всякого рода чиновными протоколами, всегда для галочки только и существующими. Надежда — в человечности, и именно в индивидуальном, личном участии, а не в абстрактной, философской категории «человечность». Способность кого бы то ни было к состраданию как к проявлению соучастия — это и есть начало человечности. И это важно. {...} Весь наш фильм проникнут состраданием, сочувствием к Человеку, ничем не защищённому, кроме собственных лат из кожи, нервов и костей. А ещё — вопрошанием, требованием, криком о чудовищном бесправии. Человек обречён бороться за выживание, постоянно взвешивая на весах собственное благополучие или деятельное сочувствие. Человечность — наша с вами последняя надежда.
Шесть дней разговоров вместили в себя подробнейший рассказ не только об одном конкретном фильме, но обо всей творческой кухне Андрея Звягинцева. Режиссер с мировым именем дал поистине уникальный мастер-класс, с максимальными подробностями рассказав о методах своей работы — о том, как создается сценарий, как на подготовительном периоде обсуждается изобразительное решение и вещественный мир будущей картины, как на площадке выстраиваются отношения с артистами... Вместе с тем речь не могла не зайти и о жизни в России, о положении человека в мире, о жизненных ценностях и идеалах — обо всем том, о чем рассказывает собственно «Левиафан». В результате получился отнюдь не только «технический» разбор кинофильма, который был бы интересен исключительно профессионалам, но вышло глубокое, очень личное интервью яркого, талантливого человека, переживающего за своих героев в той же степени, как он переживает и за всех своих соотечественников.
Звук мы подкладывали в студии, моделируя эту среду. У звукорежиссёра Андрея Дергачёва куча файлов, огромное количество записей — всяких чаек, собак, галок и стрижей, морских волн... Он записывал её и с этого холма — собаку, живущую в Териберке на том берегу; потом — с другого. Туда переходил, ближе записывал, дальше, во дворах и на пустыре — собак куча. Перекличка собак, одна с другой... Можно создавать такие вещи, когда у тебя достаточно собственного оригинального материала, записанного в той самой среде, а не добытого из библиотечных фонов.