Известный журналист и автор нескольких бестселлеров Эрик Ларсон предлагает читателю погрузиться в атмосферу Берлина 30х гг. XX в., в переломный период новейшей истории Германии — от назначения Гитлера на пост канцлера до узурпации им власти и превращения страны в «сад чудовищ» — диктатуру, активно готовящуюся к войне.
В этот период США придерживались позиции невмешательства и предпочитали не замечать милитаризации, преследования инакомыслящих и признаков будущего террора. Главные герои книги — Уильям Додд, в 1933 г. назначенный послом США в Берлине, и его дочь, светская львица, которая поначалу восхищалась гитлеровским режимом. В основе сюжета — официальные документы, мемуары, дневники и письма, позволяющие узнать о судьбе главных героев: дипломатов, общественных деятелей, журналистов, представителей нацистской верхушки и простых людей. Вместе с послом и его семьей читатель проходит путь от неприятия реальности к осознанию зла, которое несет режим нацистов, а затем — к отчаянным, но безуспешным попыткам предупредить мир о грозящей опасности.
«Тот, кто жил в Германии и видел происходящее, понимал: произошли фундаментальные сдвиги, в стране сгущается мрак. Но гости страны почему-то упорно не хотели ничего замечать. Как Мессерсмит писал в одной из своих депеш, отчасти это объяснялось тем, что немецкое правительство развернуло целую кампанию, направленную на "влияние на мнение приезжающих в Германию американцев и формирование у них благоприятного впечатления от происходящего в стране". Подтверждение своей правоты Мессерсмит видел, например, в странном поведении Сэмюэла Боссарда — американца, на которого 31 августа напали члены гитлерюгенда. Боссард сразу дал официальные показания в американском консульстве и с возмущением рассказал об инциденте нескольким зарубежным корреспондентам, работавшим в Берлине. А потом внезапно замолчал. Незадолго до отъезда Боссарда в Америку Мессерсмит позвонил ему, чтобы узнать, как дела, и понял, что его собеседник не хочет обсуждать инцидент. Заподозрив неладное, генконсул навел справки и выяснил, что сотрудники немецкого министерства пропаганды устроили для Боссарда специальную экскурсию по Берлину и Потсдаму и вообще оказывали ему всевозможные любезности и знаки внимания».
«Гитлер обожал кино (его любимым фильмом был "Кинг-Конг") и музыку Рихарда Вагнера. Одевался он безвкусно. Если не считать усишек и глаз, черты его лица были размытыми, невыразительными, словно вылепленными из необожженной глины. Вспоминая свои первые впечатления о нем, Ханфштангль писал: "Гитлер был похож на парикмахера из пригорода в выходной день". Но этот человек обладал одной примечательной особенностью: если что-то приводило его в ярость, он умел становиться гораздо более привлекательным, особенно во время публичных выступлений или на закрытых встречах. Он также умел изображать искренность, мешающую наблюдателям видеть его истинные мотивы и убеждения. Додд вначале не до конца сознавал значимость этого умения».
«Вместе с окружившей их толпой они подобрались ближе. Теперь Рейнольдс и Марта видели, что жертва штурмовиков — молодая женщина; впрочем, журналист по-прежнему не был в этом уверен. "Хотя человек был в юбке, это вполне мог быть мужчина, одетый клоуном, — писал он. — При виде фигуры, которую тащили по улице, толпа взревела". Добродушные нюрнбержцы, теснившиеся вокруг, мгновенно преобразились и принялись всячески поносить несчастную, осыпать ее оскорблениями. Двое штурмовиков заставили ее выпрямиться во весь рост, чтобы был виден плакат, висевший у нее на шее. Со всех сторон доносился грубый хохот. Марта, Билл и Рейнольдс на своем ломаном немецком спросили, что происходит, и из обрывочных ответов поняли, что девушка состояла в связи с евреем. Насколько Марта могла понять, на плакате было написано: "Я отдалась еврею"».
«Как-то вечером Додд с женой отправились в итальянское посольство на концерт. Явился туда и Геринг. В необъятной белоснежной форме собственного дизайна он выглядел особенно громадным — "втрое больше обычного мужчины", как писала Марта. Для зрителей расставили старинные позолоченные стулья, казавшиеся слишком хрупкими для Геринга. С радостью (и не испытывая никакой тревоги) миссис Додд увидела, что Геринг подходит к стулу, стоящему прямо перед ней. Внезапно она поняла, что, не отрываясь, наблюдает за тем, как он пытается разместить на хлипком стульчике свое "сердцеобразное" седалище. Пока продолжался концерт, она думала только о том, что стул вот-вот сломается, и Геринг всей тушей рухнет ей на колени. Марта писала: "Вид огромного зада, свисающего по краям сиденья в опасной близости от ее коленей, так мешал ей сосредоточиться, что потом она не могла вспомнить ни одного исполнявшегося на концерте произведения"».
«Берлинцы все чаще рассказывали друг другу о таком случае: один человек в телефонном разговоре мимоходом спросил у собеседника: "А как там дядюшка Адольф?" Вскоре к бедолаге явилась тайная полиция и потребовала, чтобы тот доказал, что у него и правда есть дядя по имени Адольф и что он не имел в виду Гитлера. Немцы теперь все реже отдыхали на лыжных базах — там приходилось спать в одной комнате с незнакомыми людьми, и лыжники боялись во сне сболтнуть лишнее. Они откладывали операции, поскольку под наркозом мог развязаться язык. Тревога, охватившая общество, проникала и в сновидения. Одному немцу приснилось, что к нему ворвался штурмовик, открыл заслонку печи, и печь начала повторять критические замечания проживавших в доме в адрес правительства. Томас Вулф, на собственном опыте знавший, каково это — жить в нацистской Германии, писал: "Вся страна... была заражена всепроникающим страхом. Это был своего рода ползучий паралич, извращавший и разрушавший отношения между людьми"».
